ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

Новосибирский госпиталь

Назад | Содержание | Вперёд

      Нас, несколько человек, высадили в Новосибирске. А эшелон пошёл дальше. Это я помню хорошо, потому что я лежал на перроне на носилках и видел, как наш поезд ушел дальше.
      В Новосибирске я лежал в госпитале 1503, лежал долго, весь 43-й и несколько месяцев 44-го года. В общем, был безнадежный. Что-то у меня там было нарушено в мозгах...
      Меня лечили, делали уколы в коньюктиву - надували глаз, но зрение затухало и, в общем, пропадало. От ранения я ослеп на левый глаз, а потом начало ослабевать зрение и правого глаза. Госпитальная комиссия решила, что лечить меня бесполезно.
      Приходит ко мне лечащий врач и говорит, что вот комиссия решила отправить тебя в дом инвалидов в Бийск. Сейчас я точно не помню в Бийск или в Барнаул. Где-то там был дом инвалидов.
      А меня всегда обслуживала сестра Верочка, её фамилии я не знаю. Она студентка, кстати, из МАИ. МАИ был в Новосибирске. Они подрабатывали там..., точнее кушали, потому что есть-то было нечего.
      Я ей говорю:
      - Вот, так и так, отправляют меня в дом инвалидов.
      И эта Вера мне говорит:
      - Слушай...
      А я лежачий был, я там половине госпиталя по заказу писал письма...
      Письма вот такие...
      Приходит, вот, Иван Михайлович и говорит:
      - Напиши мне такое письмо, чтобы вся деревня плакала.
      Я просьбу выполнял и начинал я свои письма так: Сообщаю тебе, что у меня...
      В общем, изобретались, бог знает, какие письма.
      А некоторые приходили и говорили:
      - Напиши...
      Пришел безглазый такой Салтыков, хороший такой мальчишка, на год старше меня:
      - Напиши, что я нормальный, потому что меня ждет девка там, не дай бог выйдет замуж.
      Вот я, значит, писал, что всё хорошо, лечусь... И занимался я ещё изготовлением папирос...
      Книг мне не давали, читать запрещалось. А в моей палате лежал такой Сашка Сотин, разжалованный летчик. Он потихонечку приносил мне книги и я читал.
      Этот, вот, Сотин поступил на курсы колхозных счетоводов и приносил контрольные работы, было такое заочное обучение. Он не очень понимал в этом деле, а я читал все методики с удовольствием и решал это всё ему. Он брал моё, переписывал себе и сдавал обе работы.
      Таким образом, мы с ним окончили курсы колхозных счетоводов.
      И меня, а это было ещё до решения отправить в дом инвалидов, повезли на экзамен. Бухгалтерию и всё остальное я очень хорошо отвечал, но я не успел прочитать Устав сельхозартели...
      А по Уставу меня спросили:
      - Что дадут колхознику, если он захочет выйти из колхоза?
      Я отвечаю:
      - Пусть он только попробует...
      А это 44-ый год...
      - Мы, - говорит, - серьёзно спрашиваем.
       А там старики, такие, сидели в комиссии...
      - Мы Вас серьёзно, молодой человек, спрашиваем.
      Я начал гадать, что дадут лошадь или не дадут. Дадут только инвентарь, и то по выбору.
      В общем, я очень плохо ответил. Но, учитывая блестящие знания в бухгалтерии, в счетоводстве, натянули мне тройку и я получил документ о том, что я колхозный счетовод.
      Нас обоих, а Сашка тоже хорошо отвечал, он ещё хорошо знал Устав сельхозартели, поэтому у него оценки даже получше были, и нас перевели на курсы бухгалтеров-ревизоров.
      Это, так называемые, инструкторы Райзо, которые проверяли деятельность колхозов, совхозов, их финансовую деятельность.
      А тут, вот, меня в дом инвалидов...
      И мне медсестра говорит:
      - Ты знаешь, - говорит, - я была там, я сопровождала туда несколько человек. Это очень тяжёлая картина. Во-первых, там лежат безрукие, безногие - те, кто не может двигаться, те, кто не может себя обслуживать. Вот я тебе утку ношу, а кто тебе там будет носить? Никто не принесет. Там санитарка на 30 человек. Государство, наверное, не может обслужить их хорошо и жизнь их там тяжелейшая, тяжелейшая. Поэтому ты знаешь что? Ты постарайся как-то отделаться...
      Я говорю:
      - Как?
      - Найди кого-нибудь, кому ты можешь написать письмо, чтобы тебя взяли к себе.
      Я спрашиваю:
      А зачем?
      А дело в том, что по Сибири ездит бригада нейрохирургов, может они сделают тебе черепную операцию, может у тебя там что-то такое, что тебе мешает.
      А меня проверяли в госпитале... Рентген делали, но ничего не находили.
      Она говорит:
      - Если там кость, то её не заметят. Поэтому тебе надо дождаться, когда эта бригада нейрохирургов сюда приедет. Вот тогда напросись на эту операцию и может ты вылечишься.
      Я вообще, конечно, высох совсем, худой был страшно. Ну, не ел ничего. Есть мог только в полулежащем состоянии, даже сидя рвать начинало. Как теперь говорят, вестибулярный аппарат, что ли, был нарушен.
      Ехать в дом инвалидов я отказался и затеял очень длительную переписку.
      В Джезказгане жили такие Румянцевы, они со мной в Кардымовском детдоме были.
      Тогда ещё, будучи в Смоленске, мы с Владиленом Румянцевым ехали на трамвае с обратной стороны без билета, а там трамваи очень близко подходят друг к другу. И он не сумел отстраниться и ему трамваем снесло чашечку на левой ноге. Он долго лежал в больнице, и его потом взяла к себе какая-то тётка. Он инвалид... А в детдоме инвалидов не держат. И нога у него не росла... Короче говоря, в армию его не взяли и он жил в Джезказгане.
      Я написал ему. Адрес я через детдом узнал (а детдом эвакуировался в Тамбовскую область).
      Марк Романович спас всех оставшихся детдомовцев. Они шли пешком, попадали в окружение к немцам, и он всё-таки всех привёл в Тамбовскую область, никого не потерял. Ему за это орден Ленина дали, во время войны в 44-м году.
      Я долго переписывался. Чего рассказывать: то квартира, то справка, то кто приедет, кто не приедет, то чего... и дотянул, на мое счастье, до приезда нейрохирургов.
      Мне вообще всегда везло... Я попросил лечащего врача и мне сделали операцию: раздробили снова кости и там обнаружили гематому. Она мне и давила на мозг. И вот они мне чистили её.
      Когда долбили, была боль жуткая, операцию делал такой... рыжий хирург.
      Он и говорит:
      - Мы этого пацана ещё на фронт отправим...
      Да... Операция прошла удачно и я, через неделю, может через две, стал садиться на кровати. А рядом со мной лежал такой был Гамма Гриша, Герой Советского Союза, старшина, сапер. Он "поймал" мину... Без глаза... Второй глаз вытек... Когда-то он был комендантом в Мурманске, хорошо говорил по-английски, и всегда меня спрашивал:
       - Эдвард, как у меня глаз?
      Я говорю:
      - Лучше, Гриша. На самом деле у него все хуже и хуже было.
      Я стал тренироваться после этой операции. Через неделю или через две я сел на кровать. Тут вот Гришка приходит:
      - Эдвард, как у нас насчет папирос?
      А он курил. Да, кстати, у него одной руки не было. Я ему всегда зажигал спички. Он говорит:
      - Как у нас насчёт папирос?
      Я говорю:
      - Есть.
      - Слушай, а ты где?
      А слепые, они как-то по звуку ориентируются.
      - А ты, что сидишь?
      - Да.
      - О, слушай, ну, ты молодец!
      Ощупал меня...
      - Да, действительно!
      Ну, а еще через некоторое время я, хотя и боялся, но стал вставать.
      - Имей в виду, у тебя не заросла кость после трепанации, - вот как раз здесь, над бровью, - тебе особенно тут форсировать движения нельзя!
      Я говорю:
      - Хорошо.
      Мне было 20 лет, всё как на кошке, на собаке заживает...
      И как-то утром я встал, стою. А Верочка всегда носила мне еду. Она дверь так ногой толкнёт... Дверь открывается, она идет с подносом, смотрит, я стою... А она не видела, когда я садился... Так ей плохо стало, она даже с этим подносом упала... Очень трогательно...
      Вот люди... Я вспоминаю всех, кто меня окружал - это всё были люди! Заботливые, достойные памяти на всю жизнь...

Назад | Содержание | Вперёд