ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

По Карпатам

Назад | Содержание | Вперёд

      "И вечный бой! Покой нам только снится
      Сквозь кровь и пыль…
      Летит, летит степная кобылица
      И мнёт ковыль…"

      Александр Блок.


Ковыльные травы остались далеко позади в донских степях. На Карпатах их нет. Здесь другие травы и другие нравы. Но и здесь сейчас развернулись такие бои, что по своей ожесточённости и упорству не уступают боям под Сталинградом и на Курской дуге. Мы атакуем. Нас атакуют. Гибнут люди. Гибнут кони. Треск и скрежет идёт вокруг от непрерывной работы военных жерновов, перемалывающих технику и всё живое. Кто уцелел, старается передать свой опыт новому пополнению. На смену погибшим лошадям гонят других. Вот и сюда к нам, под Коломыю, пригнали табун монгольских степных лошадей. Да вовсе это и не табун, а так, десятка два-три щуплых низкорослых лошадок, на всю-то дивизию! За долгие фронтовые дороги мы привыкли к своим постоянным спутникам и помощникам, а сейчас с любопытством и недовернем посматриваем на прибывшее пополнение. Рыжие и серые, словно полевые мыши, с косматыми чёлка-ми и тонкими мохнатыми ножками, вертя во все стороны крупными головами с постоянно прижатыми к ним ушами, лошадки осторожно теснятся друг к другу, готовые всякий раз пустить в ход зубы и все четыре копыта, если кто посмеет к ним приблизиться или накинуть на шею аркан. Ездовые, прибывшие из полков за лошадьми, никак не могут к ним приступить, ругаются матерно, отскакивают в стороны и, увёртываясь от ударов и укусов, снова и снова пытаются их заарканить. Не было ещё такого случая, чтобы человек не справился с лошадью, да ещё на войне!

Недалеко от этого табуна возле хат стоят две большие зелёные фуры, гружённые доверху армейским имуществам. В упряжках - по паре огромных битюгов. Они спокойно и как-то даже безразлично посматривают своими выпуклыми шарами на сует-ню вокруг какой-то пришлой мелюзги. Это тяжеловесы – бельгийские першероны и немецкие арденны. Их вчера пригнали наши автоматчики, отбив от немецкого обоза.

Ни монголы, ни першероны не слыхали ещё в своей жизни русских команд и не понимают, что хотят от них эти люди, так странно себя ведущие. В конце концов новые хозяева битюгов нашли простое решение – обменяли их у местных крестьян вместе с фурами на привычных лошадей и повозки. Диких азиатов кнутом и пряником с трудом приручили, приспособили под вьюки. В горах, на узких тропах, они стали незаменимым транспортным средством.

Мы на 1-м Украинском фронте, которым командует маршал Конев И.С. Он приказал нашу 24-ю сд срочно перебросить из-под Черновиц на север, за 250 км. в район Коломыи и Делятина. В апреле 1944 года сюда продвинулись наши танкисты и прижали немцев к горам. Для закрепления их успеха нужна пехота. И вот мы здесь, занимаем оборону. К немцам на выручку спешит 1-я венгерская армия. Её дивизии спустились с гор и широким потоком наступают по долине вдоль реки Прут. Их цель – отбить у нас Коломыю и Делятин – важные стратегические центры на пути к главному Карпатскому хребту.

Венгерские гонведы в своих новеньких шинелях из тонкого английского сукна табачного цвета, в крепких кожаных ботинках на толстой подошве, подбитых подковами и латунными гвоздями с широкими выпуклыми шляпками, прутся на нас дуриком плотной массой и, конечно, несут большие потери. Их поддерживают танки и САУ. Им удается оттеснить 7-й сп майора Минакова В.П. на окраину Коломыи, причём 1-й батальон майора Коваленко М. А. оказался в полном окружении. Он занял круговую оборону на высотах возле Коломыи и отбивается из последних сил. Связь с 7-м сп прервались. Снаряды густо ложатся прямо на КП дивизии. Чтобы выяснить в чём дело, я побежал из своего разведотдела на НП к своему другу ст. лейтенанту Васильеву А.М. Он возглавил небольшую команду НП и постоянно там находился. Здесь можно было при случае понаблюдать через стереотрубу, что творится на переднем крае обороны у нас и у противника. Когда я вскочил в блиндаж НП, Васильева уже не было. Комдив Прохоров Ф.А. не отрывался от окуляров стереотрубы, бросая через плечо радисту и телефонисту одно слово: «Связь! Давайте связь!» Они надрывали глотки, напрасно вызывая «седьмого». Тут Прохоров обернулся и увидел меня: «Вот хорошо! Быстро в 7-й к Минакову, чтобы восстановил связь и доложил обстановку!» - «Есть, к Минакову!» – ответил я. Выскочил из блиндажа, забежал в разведотдел за автоматом, бросил на бегу Бородину Д. И.: «Я к Минакову. Комдив послал на связь!»

На первой же улице в Коломые наткнулись на группу мадьяр. Они бежали мелкой рысцой и, пригибаясь, стреляли по улице и ближним домам. До них от меня не более сотни метров. Я навскидку дал длинную очередь по группе и укрылся за угол дома. С этого места почти ничего не видно. Надо бы на ту сторону улицы, оттуда виднее. Пули густо вжикают, рикошетом отскакивают от кирпичной стены. Слышу, чуть позади меня с той стороны улицы, куда я хотел перебежать, начал стрелять наш ППШ. Я посмотрел на своего неожиданного помощника. Солдат спокойно, будто в тире, выбирает цели и бьёт короткими экономными очередями. Через какое-то время спереди, из переулка раздаётся частая стрельба и за ней крики: «Ура! Хенде хох!» Я бегу на эти крики и вижу кучку наших солдат, окруживших мадьяр. Мадьяры стоят с поднятыми вверх руками. Их оружие, раненые и убитые валяются тут же неподалёку. Среди наших солдат показался один знакомый. Это комбат 3-го батальона 7-го сп капитан Белов С.И. «Здорово, Белов! – кричу ему. – Где Минаков?». Он дико смотрит на меня, с трудом узнавая. Наконец, до него что-то дошло. «Ты-ы?! Как здесь оказался?!» Потом, переведя дыхание, уже спокойнее: «Минаков? Где-то здесь. Сейчас поищем». И тут же распорядился: «Егоров, пленных вон туда, в укрытие!» - ткнул автоматом, указывая какому-то Егорову, куда отвести пленных.

Минаков сидел возле радиста во дворе ближнего дома. Когда мы подбегали, он поднялся, ругнувшись пнул ногой проклятую коробку, из которой доносился один треск. Я передал ему приказ комдива. «Сенька! Связиста с катушкой и автоматчика. Пусть захватят с собой и пленных, нам скоро будет совсем не до них!» - приказал он комбату Белову. Вечером того же дня 168-й сп отбросил контратакой противника от Коломыи, помог 7-му сп вернуться на прежние позиции. Через 2-е суток был деблокирован и 1-й батальон майора Коваленко.

Несмотря на большие потери, венгры не прекращали попыток отбить у нас Коломыю и Делятин. Они часто атакуют и при малейшей возможности целыми взводами и ротами сдаются в плен. Пленные утверждают, что вся их 18-я пехотная дивизия готова немедленно сложить оружие. Капитан Марин, недавно принявший от капитана Клюева дивизионную разведроту, вызвался отправиться в стан врага и «привести всех мадьяр с собой». Не знаю, были у него какие полномочия и от кого, но он с двумя разведчиками и пленным венгерским лейтенантом отправились за линию фронта. Выехали они верхом на лошадях ранним апрельским утром и ни в тот день, ни позже в другие дни к нам не вернулись. Следы их так и затерялись на дорогах войны. Попадавшие к нам венгерские солдаты доносили слухи, что в тот день у них во втором эшелоне оказались немецкие войска и их полевые жандармы увели с собой прибывших русских. Венгер-ского лейтенанта, который привёл русских, расстрелял военно-полевой суд за измену присяге.

В конце апреля 1944 г. вакантную должность командира 8-й отдельной разведроты 24-й сд занял капитан Галабурда В.А., прибывший с маршевой ротой на пополнение в дивизию. Больше трёх недель мы простояли в обороне в районе Коломыя - Делятин, отбивая многочисленные попытки противника сдвинуть нашу оборону. В одном из боёв в подбитой немецкой бронемашине разведчики обнаружили упакованное в ящике какое-то новое оружие. Ящик с оружием доставили в наш разведотдел. Одно устройство было в сборе, другое – в разборном виде: труба дюралевая длиной около полуметра с прицельной рамкой и спусковым механизмом и отдельно снаряд величиной с хорошую дынюгуляби в форме усечённого конуса, на конце которого короткая трубка с четырьмя пружинистыми пластинами стабилизатора. Из найденного в ящике листа я узнал порядок сборки сна-ряда и его основные характеристики. Листок перевёл на русский язык. Устройство называлось «панцер-фауст», а в другом – «панцер-шрек» и предназначалось для уничтожения танков и прочей бронетехники в ближнем бою, в основном в уличных боях городов и посёлков. Я перевёл это название «противотанковый кулак» или «устрашитель танков». Позже кто-то дал ему название «фауст-патрон», и это название стало встречаться в фронтовых листках, хотя оно и мало что указывает на своё предназначение. Я показал несколько раз, как собирать и разбирать это устройство, но никто из разведчиков не изъявил желания лично его испытать. Пришлось мне оба этих снаряда выпустить на берегу Прута в отдельно стоящую старую грушу. Из расстояния около 50 м крепкое грушевое дерево разлетелось на куски.

К концу апреля 1944 г. оперативная обстановка на нашем левом фланге 1-го Украинского фронте резко обострилось. Окружённая под Каменец-Подольском крупная немецкая группировка пыталась прорваться на юг в сторону г. Залещики, но, получив от наших танкистов отпор, резко повернула на запад в район г. Бучач, где навстречу ей двинулись немецкие мотомеханизированные и танковые части деблокирующей группировки. Завязались ожесточённые бои. Для отражения возможного удара противника 24-я сд из района Делятина была переброшена в район ст. Отыня, в 25 км севернее Коломыи. Станция Отыня представляла собой мощный укрепрайон в немецкой обороне. К ней то и дело прибывали подкрепления из Закарпатья. Сюда же стягивались и наши войска, для централизации управления которыми в район Снятына было перемещено полевое управление 18-й армии. В состав этой армии 24.04.44 был включен и 11-й ск (24-я, 271-я и 351-я сд). 24-я сд развернулась фронтом на север.

Навстречу двигавшейся на Коломыю колонне танков и мотопехоты противника комдив Прохоров выслал 7-й сп, но его батальоны не успели занять указанных позиций, и обе колонны на марше завязали встречный бой. Противник превосходящими силами отбросил 7-й сп со своего пути и у села Нижнего форсировал р. Прут, вышел к своим обороняющимся войскам. От полного разгрома 7-й сп снова выручил 168-й сп, фланговой контратакой отбивший наседавшие войска противника. До середины мая 1944 г. здесь продолжались упорные бои. Фронт стабилизировался на рубеже северо-западнее Коломыи в 10-20 км у районных посёлков Печенежин – Яблонов – Вижница. Здесь проходят Восточные Бескиды Карпат. Местность сильно пересечённая: лесистые горы и сопки, многочисленные речки и ручьи. Частые ливневые дожди превращает эти реки и ручьи в бурные потоки, через которые не всякий рискнёт переправиться. В такие дни и недели основные бои происходят между артиллерийскими батареями и мелкими группами разведчиков и автоматчиков. Часто поисковые группы перехватывают на горных тропах тыловиков, доставляющих боепитание засевшим на горах и сопках гарнизонам. Лошадей с вьюками и пленных они уводят с собой, оставляя гарнизоны без пищи, воды и боеприпасов. В конечном итоге гарнизоны вынуждены оставлять свои позиции, а чаще все-го сдаваться в плен.

В предгорьях Карпат к этому времени сложилась следующая общая картина. Земли бывшей Галиции (Станиславская, Львовская, Тернопольская и Черновицкая области) второй раз в XX–м веке становятся ареной грандиозного сражения. Как в 1-ю миро-вую войну в 1914 году, так и теперь, в 1944-м в освобождении этих областей принимали участие около 2 млн. человек. Но тогда в боях участвовало 5 тыс. орудий, одиночные самолеты и никакой бронетехники, теперь свыше 22 тыс. орудий, 3 тыс. самолетов, более 3 тыс. танков и другой боевой техники.

В небе Галиции впервые в мире русский летчик Нестеров Н.П. 24.08.14 применил воздушный таран, а советский ас Александр Покрышкин сбил свой 59-й самолет, стал трижды Героем. Здесь же у Равы-Русской в августе 1914г. осуществлен знаменитый Брусиловский прорыв русских войск. На 1-м Украинском фронте, действующем на землях бывшей Галиции, наиболее сильная группировка войск сложилась на левом фланге, в Станиславском выступе. С апреля 1944 года здесь сосредоточились 18-я и 38-я общевойсковые, 1-я гвардейская и 4-я танковая армии. К июню 1944 г. на этом участке фронта оставлены 1-я гвардейская армия генерал-полковника Гречко А..А. (12 дивизий) и 18-я армия генерал-лейтенанта Журавлева Е.П. (9 дивизий). Им противостояло 24 дивизии противника из 40, имевшихся против войск 1-го Украинского фронта.

Этим двум армиям отводилась второстепенная роль в предстоящей наступательной операции фронта.

Главный удар по обороне противника наносили правофланговые группировки «Рава-Русская» и «Львовская», в составе 60-й армии генерал-полковника Курочкина П.А. и 38-й армии генерал-полковника Москаленко К.С., а также 3-й гв. танковой армии генерал-полковника Рыбалко П.С. Позже к наступлению была привлечена и 1-я танковая армия. В предгорьях Карпат 18-я армия сковывала действия 10 вражеских дивизий. Такова была оперативная обстановка весной и летом 1944 г. на 1-м Украинском фронте.

На участке фронта, где воевала 24-я сд, положение сторон стабилизировалось, июнь и июль не принесли существенных изменений. Велись затяжные позиционные бои и поиски разведчиков. Разведка работала вхолостую. Начштаба 24-й сд полковник Нагаткин И.П. приказал своему заму по разведке майору Бородину Д.И. лично, со своим небольшим разведотделом и группой дивизионных разведчиков, провести поиски и выявить слабые места в обороне противника. Всю ночь мы ползали по передовой, проникая за линию нашего боевого охранения. Но всякий раз, как только мы приближались к немецким постам, противник нервно реагировал. Тут же в небо взлетали осветительные ракеты и начиналась свистопляска. Темноту ночи прорезали очереди трассирующих пуль от МГ и шмайссеров1, крякали мины от ротных миномётов. Мы лежали неподвижно, пока противник не успокаивался. Затем отползали назад и уходили в сторону, и снова пытались, уже в другом месте, проникнуть в его оборону. Всё снова повторялось. Немцы бдительно несли караульную службу. Наши новые попытки тут же пресекались. Под утро мы полностью выдохлись. Вернувшись к себе в разведотдел, наскоро подкрепились холодной тушёнкой и водой и отправились в соседнею пустую хату немного поспать до завтрака. Жители села, как только здесь начались бои, попрятались в лесистых горах, увели с собой всю живность. В пустых хатах осталось всё, что нельзя было унести с собой, и мы этим пользовались. Бросив на глиняный пол несколько охапков соломы, мы завалились на неё и тут же уснули. Разбудили нас близкие залпы бата-реи дивизионных 76-мм. пушек, разместивших свои огневые позиции в садах за хатами. Немцы не заставили себя долго ждать и ответили довольно плотным артналётом. Первые снаряды разорвались впереди хат, следующие – за хатами. Осколки и комья земли забарабанили в стены и окна нашей хаты. Вскочив одним из первых на ноги, я завопил, выскакивая наружу: «Полундра! Спасайся, кто может!». Бросившись в сторону от хаты, я услыхал топот бегущих за мной товарищей и прерывистое их дыхание за спиной. Немецкие снаряды, с шипением и воем, ударили совсем близко, и мы одновременно со взрывом попадали на землю. Боковым зрением я увидел, как островерхая соломенная крыша нашей хаты взлетела вверх и, распластавшись, медленно осела на стены. Наши батарейцы перестали стрелять. Замолчали и немцы. Мы друг за другом поднялись с земли, оглянулись. «Все здесь? – спросил Бородин Д.И. – Кротов где? Никто не видел?». Кротова с нами не было. Вернувшись в свою хату, мы её не узнали: двери и окна куда-то унесло взрывной волной, концы кровли нависли над стенами большими взлохмаченными навесами. В хате, на почерневшей от земли соломе, возле воронки, лежал Кротов. Осмотрев его, мы едва его разбудили. Он крепко спал. На нём ни одной царапины. Парень, видимо, хватил дозу спиртного через край, хотя никому из нас в эти дни спиртное не выдавали. Когда обнаружилось, что у многих из нас пропали личные вещи и Кротов сознался, что обменял их в другом селе на самогонку, Бородин Д.И., чтобы не давать делу ход, светивший Кротову штрафной ротой, отправил его на передовую в пехоту, в 7-й сп, сроч-но нуждавшийся в любых солдатах. О нём мы больше ничего не слыхали, жив ли курилка.

Примерно через неделю или две комдив Прохоров вызвал к себе Бородина и поставил перед ним задачу проверить каньон, глубоко вклинивавшийся в расположение нашей обороны. Захватив трёх опытных дивизионных разведчиков, якобы побывавших там, мы уже под вечер выехали на передовую. Сплошной линии фронта здесь не было. Боевое охранение, пехота и артиллерия гнездились на высотках, поддерживая между собой многостороннюю связь. Между этими опорными пунктами непросто было просочиться как с нашей стороны, так и со стороны противника. Повсюду были разбросаны минные поля, сюрпризы-ловушки, подвижные группы патрулей, внезапно появляющиеся в контрольных местах.

Часа через три мы миновали все препятствия и оказались за линей фронта. По широкому распадку между двух сопок добрались до полонины. Она раскинулась на косогоре, свободном от деревьев. На порыжевшей непаханой земле под огромной раскидистой сосной стояла серая бревенчатая хата с подслеповатыми оконцами. Несуразно высокая тёмная кровля спускалась козырь-ком над стенами, образуя просторную галерею. Концы кровли опирались на толстые бревна. Поодаль от хаты, под такой же кровлей, стоял сарай, вдоль стены которого под самую стреху лежали поленница заготовленных на зиму дров. Вдали виднелись два стожка сена, нанизанные на деревянные еловые шпили. Это жилище гуцула и его хозяйства, так называемая «верховина».

Лошадей с поклажами мы оставили внизу под присмотром солдата Самойленко – крепкого рослого украинца с чёрными раскидистыми усами под Буденного. На едва заметной тропке у кустарника залёг с ППШ старший сержант Кабаков Сергей – наше прикрытие.

Бородин Д.И., я и старший сержант Илимжанов направились к хате, держать оружие наготове. При нашем появлении от хаты отделились две здоровенные лохматые собаки, незлобиво забрехали, виляя хвостами. На их лай вышел хозяин, молодой ещё, высокий и тонкий, гуцул с почерневшим от загара лицом. На нём – островерхая баранья шапка, белые узкие домотканые порты из грубой овечьей шерсти и белая льняная рубаха с длинными рукавами и расшитым незатейливым орнаментом тесным воротом, застёгнутым на все пуговицы. Поверх рубахи – меховая безрукавка. На босых ногах – деревянные башмаки, выдолбленные из цельных кусков липы. В дверях хаты застыли ребятишки, сбившиеся в кучку, как зверьки. Над ними возвышалась фигура неопределенного возраста женщины со странным сооружением на голове в форме воздушного змея, запускаемого в небо сельскими ребятами. Вся группа молча и напряжённо всматривалась в нас. Мы подошли, поздоровались с хозяином. Он узнал в лицо Илимжанова, когда-то побывавшего здесь. Пожимая нам руки и улыбаясь, пригласил присесть на колоде, уложенной на двух чурбачках недалеко от дома. В дом не пригласил, да мы и так не пошли бы, чай не в гости пришли.

Завели разговор о том, о сём. Спросили, между прочим, нет ли у него чужих людей, не появлялись ли здесь вооруженные незнакомцы. Хозяин отрицал. Пожелав хозяину и его семье благополучия, мы спустились вниз к лошадям и, делая вид, что направляемся к фронту, немного покружились по распадку, зорко всматриваясь в опускающиеся сумерки, направились к каньону. Шли редкой цепочкой: впереди – Жан (так для краткости все называли Илимжанова), позади – Кабаков. Стенки гранитных скал каньона уходили крутыми обрывами вверх. Высоко над головой, казалось, на самом небе, виднелись приземистые ели. В этом тесном колодце стало быстро темнеть. Как в трубу тянуло холодным сырым ветром.

- Вот и Жабье, - сказал тихо Бородин, завидев сбоку под уступа-ми скал несколько строений, наподобие жилища гуцула.

Осторожно, по одному, подтянулись к хатам. Они оказались заброшенными жильцами, двери и окна заколочены крепкими сухими жердями. Мы остановились под навесом кровли у крайней хаты. Сергей и Жан отправились в дозор вперед проверить, что там делается. Через какое-то время со стороны дозора послышались выстрелы, две короткие очереди из ППШ. Мы приготовились к бою, отправив Самойленко для прикрытия с тыла к следующей хате.

На каньон сразу навалилась темнота, потянулись низкие тучи, заморосил холодный дождь. Дождь стал усиливаться, когда показались два всадника. Впереди всадников шлепали по лужам двое пеших. Группа подошла к нам вплотную. Мы их окликнули, остановили.

- Вот. Привели двух гавриков. Третий остался там, под скалой, где они прятались. Все были с оружием, - доложил начальнику старший дозора Илимжанов.

- Обыскали их? Что обнаружили? – спросил Бородин.

-Никаких документов. Сопляшники, зажигалки, ножи и разная хреновина по мелочи. Два «шмайссера» и карабин с патронами», - ответил Жан.

- Кто такие? Откуда, куда и зачем? – спросил Бородин Д.И. пришельцев. Пленные молчали. Эти же вопросы я им задал по-немецки. Они ответили, что заблудились в горах. Отлучились из части в поисках пищи. Назвали часть. Такой части на нашем участке фронта пока не было. Бородин Д.И. заключил, что это разведчики с плохо отработанной легендой.

Мы тоже, уходя в горы, все личные документы, знаки различия и награды оставили у себя в штабе. Таковы правила для всех, кто уходит на задание.

Дождь уже лил как из ведра и всё усиливался. В ущелье тревожно шумело и гудело. Двигаться куда-то в такое время и при такой погоде было нелепо. Бородин Д.И. что-то долго обсуждал с Жаном и Сергеем. Наконец, они ушли, оставив лошадей и уводя с собой пленных. Вернулись через какое-то время одни, без пленных.

- Немцы где? – спросил я у Сергея.

- Где? – переспросил Жан. – Отправились за продаттестатами. Не кормить же дармоедов своими пайками! – и отошёл к лошадям, переваливаясь по-утиному с ноги на ногу. Лошади мокрыми боками жались к стене хаты, позвякивая стременами, отфыркивались от стекавшей с грив воды.

- Придётся здесь заночевать, – сказал Бородин Д.И., подсвечивая фонариком часы на руке и определяя время. Помолчав немного, распорядился, ни к кому лично не обращаясь: - всем не спать. Смотреть и слушать в оба. Ты, Жан, к Самойленко. Лошадей держать наготове. Когда выезжать, скажу.

Илимжанов отправился к следующей хате, уводя свою лошадь в поводу, исчез в темноте ночи. Ночь разлилась как море, без конца и края, и, казалось, никогда не кончится. Мы продрогли до костей, а дождь, перемежаясь с порывами ветра, то прекращался, то снова усиливался. Чуть забрезжил рассвет, мы отправились в обратный путь в прежнем порядке, увозя с собой немецкое оружие.

Уклоняясь от прежнего маршрута в сторону, через несколько часов благополучно и тихо пересекли линию фронта. На своей стороне ехали тесной кучкой, повеселев и приободряясь.

Бородин Д.И., не меняя мокрую одежду, отправился на доклад генералу, а мы разбрелись по своим местам и надолго завалились спать. Усталость притупила всякое чувство голода. В голове неотвязно стучала одна мысль: спать… спать… Сергей Кабаков частенько забегал к нам в разведотдел. Илимжанова назначили помкомвзвода в разведроте, и он мало попадал к нам на глаза, а потом и вовсе куда-то исчез. Я вспомнил о нём уже в Чехословакии, оказавшись рядом с комроты Галабурдой по дороге в какой-то городок. - Что-то давно не видно вашего Илимжанова. Как он там? – спросил я.

- Погиб под Липтовским-Свентым-Микулашем. Снял немецкий снайпер. Жаль его. Хоть и дикий человек, а хороший солдат был. От самого Сталинграда прошагал до своей пули, здесь, на западе, - ответил комроты.

В августе 1944 года главная группировка войск 1-го Украинского фронта вела упорные бои на Сандомирском плацдарме. Острие наступательного клина было направлено на юго-восточную оконечность Польши вдоль северных отрогов Карпат. Вспомогательная группировка на левом фланге фронта в составе 18-й и 1-й гвардейской армий и 17-го гвардейского ск в это время вела бои за освобождение Станиславского и Дрогобычского нефтеносных районов Прикарпатья. Образовались как бы два самостоятельных театра военных действий, отстоящих на значительном расстоянии друг от друга. Для освобождения Закарпатской Украины и Чехословакии нужно было преодолеть Главный Карпатский хребет, вывести Венгрию из войны на стороне Германии. Для этих целей по решению Ставки ВГК от 6-го августа 1944 года из левой группировки 1-го Украинского фронта был вновь образован 4-й Украинский фронт, который в мае 1944 года был расформирован, выполнив свою задачу по освобождению Крыма и Приазовья.

Командующим нового 4-го Украинского фронта был назначен генерал-полковник Петров И.Е. – герой обороны Одессы и Севастополя. Членом Военного совета назначен небезызвестный генерал-полковник Мехлис Л.З., личный друг и соратник Сталина И.В. ещё со времен гражданской войны. С Петровым И.Е. у них были странные отношения с тех пор, когда Мех-лис Л.З., будучи представителем Ставки ВГК при обороне Крыма в 1942 году, своими некомпетентными вмешательствами развалил эту оборону, за что был временно лишён Сталиным И.В. всех должностей и званий. Но вскоре Сталин И.В. всё ему простил и стал посылать его Членом Военных советов во многие армии, где возникали у вождя сомнения и подозрения, чтобы иметь свой на-дежный источник информации. Вот и теперь Верховый поручил своему заму маршалу Жукову Г.К., который в это время находился на 1-м Белорусском фронте у Рокоссовского К.К., срочно побывать у Конева И.С. и Петрова И.Е.

20-го сентября 1944 года Жуков Г.К. докладывал Сталину И.В.: «Ознакомившись с группировкой сил и средств армии Петрова, я считаю, что силы и средства нацелены правильно. Лично Петров правильно понимает построение операции и свое дело знает неплохо» (из воспоминаний нач. оперуправления Генштаба генерала армии Штеменко С.М.). Сталин И.В., очевидно, перепроверял таким образом донесение Мехлиса Л.З. на Петрова И.Е.

Итак, мы с 1-го Украинского фронта оказались сразу на 4-м Украинском фронте, в прежней 18-й армии. Наша армия с утра 23-го июля 1944 года перешла в наступление в направлении городов Отыня и Долина. Для прорыва второй линии обороны противника командир 11-го ск генерал – майор Замерцев Н.Т., в составе которого находилась наша 24-я стрелковая дивизия, ввёл её в бой со стороны Черемхова. За день боёв дивизия продвинулась вперед на 12 км и овладела селением Струпково, в 2-х км от Отыни. В районе Отыни под удар разведроты из засады попал взвод гонведов – самокатчиков, на велосипедах. У нас в армии никогда не было подразделений на велосипедах, а здесь нам, кроме пленных, досталось около двадцати новеньких велосипедов и 2 мотоцикла… на гусеничном резиновом ходу. Кстати сказать, никто из нас не умел ездить ни на велосипедах, ни на мо-тоциклах, тем более на машинах, а их стало всё чаще попадаться, различных марок. Да это и не удивительно. До войны, в нашем большом селе Весело-Ивановке, раскинувшемся на многие километры по берегам речки Жёлтой, не видно было такого транспорта. Раз в неделю из райцентра Пятихатки в село приезжал на служебном велосипеде участковый милиционер, за 15 км от села. Народ, после коллективизации и голода, жил очень бедно, и в шахты, на работу, топал пешком за многие километры.

По странному стечению обстоятельств во всех военных училищах, в которых мне довелось учиться, нас, будущих офицеров, никогда не учили вождению автомобилей или мотоциклов. Это было привилегией только специальных автобронетанковых и им подобных училищ. Зато у противника каждый второй солдат, не говоря уже об офицерах, умел пользоваться транспортными средствами. У солдат противника, наряду с солдатской книжкой «зольдбухом» - часто лежало в кармане водительское удостоверение – «фюрершайн». Оно многих из наших вводило в заблуждение, как некое «свидетельство» от фюрера, по созвучию с известным всем названием Гитлера – «фюрер», что означает «вождь».

Так вот, попавшую к нам довольно примитивную технику - велосипед и мотоцикл – мы стали самостоятельно осваивать, без всяких там учителей – инструкторов, кто как изловчался, не раз падая и набивая себе синяки и шишки. По прошествии некоторого времени мы стали передвигаться на велосипедах, оставив в покое свои лошади. Лошади, правда, тоже не бездельничали. Их использовали для перевозки различных военных грузов, освободив от сёдел и всадников. По не слишком пересеченной местности мы худо-бедно спокойно перемещались на этом транспорт-ном средстве и не очень уставали. Но когда начались настоящие горы с крутым подъёмами и спусками, мы добрым словом вспомнили о своих лошадках. Тащить в гору велосипед, имея на себе ещё оружие и боеприпасы, удовольствие не из приятных. Километры кажутся нескончаемыми, а эта чертовая железяка доводит тебя до седьмого пота. Когда же подъём кончается и переходит в довольно крутой спуск, тормоза на велосипедах не выдерживают, срываются и машина переходит в разнос, успевай только вовремя с неё соскочить, рискуя сломать себе шею, ноги, руки. В конце концов мы эти велосипеды и мотоциклы побросали по дороге. Вскоре мы снова сидели на своих лошадях или на отбитых у венгров. Чтобы раздобыть лошадей в полках дивизии стали создаваться летучие отряды охотников, которые налетали на конвои, доставлявшие по узким тропам и теснинам боепитание своим гарнизонам, оседлавшим сопки вершины гор, отбивали лошадей и грузы и лишали противника возможности долго удерживать свои позиции. Оставаясь по несколько суток без пищи, воды, боеприпасов и нужных для боя материалов, гарнизоны вынуждены были спускаться вниз или, бросая свою технику, сдаваться в плен. Пленные венгерские солдаты и офицеры не хотели воевать за немецкие интересы и предпочитали русский плен, чем неоправданную гибель.

Отступая под мощными ударами наших войск в горы и видя невозможность удержания прежних боевых рубежей, немецкие и венгерские войска делали всё, чтобы задержать их продвижение вперед и таким образом выиграть время для создания новых оборонительных линий. На всех дорогах они старались заблаговременно взрывать мосты через многочисленные горные реки и ручьи, во всех теснинах закладывали фугасы, от взрыва которых образовывались огромные воронки. Нашим сапёрам и дорожным строителям приходилось под огнём противника прокладывать своим войскам дороги или обходные пути движения. От ст. Отыня до г. Мукачево и Ужгорода единственная железная дорога была так разрушена, что не подлежала восстановлению. Для разрушения железнодорожных путей немцы применяли специальные локомотивы с огромным маховиком на колесной паре, под клювами которого шпалы выдергивались из полотна и ломались в щепки, а рельсы скручивались жгутом или изгибались, словно длинные варёные макароны. При обнаружении таких машин они уничтожались с воздуха авиацией или с земли артиллерией, но вскоре снова появлялись, продолжая свою разрушительную работу.

А тут и новая напасть проявилась – бендеровцы. Оснащённые немецким оружием и материалами, они небольшими группа-ми стали нападать на наши тыловые службы и одиночные машины. Полкам приходилось снимать с фронта отдельные воинские подразделения для борьбы с этими бандами.

В Сколе, где остановились на ночлег наши тыловики, банда около 40 человек рано утром напала на обоз. Наш взвод автоматчиков из охраны штаба дивизии разгромил эту банду, уничтожил 8 человек и захватил в плен 18 человек. Среди убитых оказался и предводитель банды по кличке «ворон», сотник по званию и немец по национальности, как утверждали его подельники по банде. Они называли себя «отрядом украинских националистов – ОУН». В одном из схронов в горах разведчики обнаружили и принесли в штаб дивизии оуновское жёлто-голубое знамя с трезубцем на нём. Теперь, на новой «самостий-ной» Украине, это официальный государственный символ, а бендеровцев выдают за героев – борцов за «незалежну Украину». Вот такие теперь времена и такие власти на той земле, которую мы освобождали ценой огромных жертв и крови.

В конце августа 1944 года, когда 18-я армия стояла в обороне на линии Сколе – Ясеня и готовилась к штурму Главного Карпатского хребта, а 38-я армия и 1-й чехословацкий корпус под командой Людвига Свободы приближались к Дуклинскому перевалу, события стали развиваться стремительно. В ночь на 30 августа чехословацкое эмигрантское правительство в Лондоне призвало словацкий народ и армию к вооруженному восстанию. На его призыв восстание началось и захватило 4 города, в том числе и г. Ружомберок с его двумя аэродромами. Утром 31-го августа за линию обороны 4-го Украинского фронта перелетели 3 словацких самолёта с офицерами и солдатами. То же произошло и на 1-м Украинском фронте. Они просили оказать помощь повстанцам, в частности, ускорить переброску из СССР в Словакию 2-й воздушно-десантной бригады, дать оружие и снаряжение.

В тот же день чехословацкая военная миссия в Москве сообщила советскому командованию, что словацкие дивизии удерживают перевалы через Главный Карпатский хребет и готовы встретить советские войска. Их внезапный удар в тыл немецкой и венгерской обороны мог бы быть решающим для прорыва войск 1-го и 4-го Украинских фронтов через Карпаты.

Немцы приняли экстренные меры для подавления Словацкого восстания. Они спешно перебросили в Словакию 4 дивизии: одну из Кошице, одну из Брно и 2 из Кракова и уже 1-го сентября 1944 г. захватили г. Прешов, где находился штаб словацких войск. Обе словацкие дивизии – 1-я и 2-я - были разоружены. Всё это произошло из-за предательства командующего словацким корпусом генерала Малара, который перебежал к немцам со всеми планами восстания.

Но словацкий народ и отдельные войсковые части продолжали сражаться с оккупантами. Ставка ВГК 18-го сентября перебросила в Словакию 1-й чехословацкий истребительный авиаполк и 2-ю воздушно-десантную бригаду. Кроме того, в помощь повстанцам было переброшено до 2 тыс. солдат и офицеров советской армии и более 300 тонн необходимых военных грузов. Переброшенные силы возглавили в Словакии партизанское движение и сражались вместе с народом.

Для советских вооружённых сил создались очень трудные условия. Разгромив словацкое вооружённое восстание, немцы вывели крупные силы на главное направление наступающей советской армии, обеспечили за собой свободу манёвра из глубины обороны и все перевалы через Карпаты. Мощную поддержку немцам оказывали 1-я и 2-я венгерские армии. После выхода Румынии, Болгарии и Финляндии из войны, Венгрия оставалась почти до конца войны верным союзником Германии, все 3 года участвуя в её разбойничьих походах против СССР.

В помощь войскам 4-го Украинского фронта по решению Ставки ВГК основные силы 2-го Украинского фронта под командованием генерала армии Малиновского были повёрнуты из Румынии на север, в Венгрию, на г. Дебрецен, чтобы создать войскам противника угрозу отрезать им пути выхода от Карпат в Германию.

1-го сентября 1944 г. 24-я сд из 11-го ск была предана в 95-й ск 18-й армии. По плану командования 4-го Украинского фронта 18-я армия должна наступать через Карпаты на юг, на Ужгород и Чоп, в дальнейшем на Михалёвце и Гуменне; 17-й гв. ск – на Мукачево; 1-я гв. армия вместе с 38-й армией 1-го Украинского фронта - взять Дуклинский перевал и частью сил – Русский перевал.

24-я сд в ходе наступления втянулась в высокие, скалистые горы, покрытые густыми лесами. Преобладали высоты до 1200 м, а высшая точка – гора Полонина Руна – высотой 1479 м. Наш путь лежал на г. Турку и на Средний Верецкий перевал, далее – Закарпатье. Наши соседи: справа 151-я сд, слева 351-я сд. Перед нами оборону держала 13-я пд 1-й венгерской армии Её полки занимали оборону на укреплённой линии Арпада. Укрепления представляли собой систему мощных инженерных сооружений в несколько ярусов, которые создавали плотный огневой заслон на пути наступления наших войск и прикрывали все перевалы через Главный Карпатский хребет. Название линия получила по имени легендарного героя средневековой Венгрии князя Арпада, успешно воевавшего со своими соседями. Как известно ни знаменитая французская линия Мажино, ни финская линия Маннергейма, ни Сталинская линия (так немцы называли систему советских укрепрайонов – Уров – от Нарвы до Витебска), ни тем более венгерская линия Арпада не сыграли сколько-нибудь заметной роли во второй мировой войне, рушились под ударами современной авиации и артиллерии.

Несмотря на сложные условия боёв в горах, бездорожье, постоянные ливни, бурные водяные потоки и отчаянное сопротивление противника, войска буквально прогрызали его оборону и 18-го октября 1944г. прошли перевал, преодолели Карпаты и вышли в Закарпатье, на более равнинную местность.

Неприступная линия Арпада была прорвана 24-й сд в три дня, а в районе Родникова Гута дивизия захватила более 1000 солдат и офицеров, знамя 13-й венгерской дивизии и многие военные трофеи. После линии Арпада дивизия наступала на юг тремя разобщенными направлениями: 168-й сп подполковника Войтова К.И.- на село Турья Поляна, 274-й сп полковника Миронова П.А., сменившего на этом посту подполковника Романца Н.Р.- на село Плоское, 7-й сп подполковника Минакова В.П. – на село Поляна. Двадцать суток продолжались тяжёлые бои под ливнями и снегопадом, по скользким и узким горным тропам, а всего-то продвинулись только на 15-20 километров.

К исходу 25-го октября сопротивление противника было сломлено, полки заняли райцентр Порошково и село Плоское, повели наступление на Перечин. Это уже совсем близко от Ужгорода. 7-й сп совместно со 2-й воздушно-десантной дивизией занял Поляну, а наш сосед слева – 151-я сд – курортный городок Сваляву с его целебными источниками.

Штаб 24-й сд на одни сутки задержался в освобожденном Порошкове. Все отделы штаба надёжно поддерживали связь и управление с продвигавшимися вперед полками и специальными подразделениями и службами. В разведотделе шла напряженная работа. Ездовой Черепанов, жилистый, загоревший до черноты и тонкий, как цыганское пужално – длинная хворостина, используемая возницами вместо кнута – пятидесятилетний мужик, прибившийся к нам со своей пароконной телегой ещё перед Залещиками и так и зачисленный солдатом – обозником в разведотдел, задав лошадям на ночь корм, куда-то запропастился. Ещё на закате солнца он переглядывался через соседский забор с такой же, как сам, чернявой и загорелой хохлушкой. Ночью с ребятами – разведчиками он не ночевал. Бородин Д.И. пару раз справлялся о нём, но никто толком не знал, где он пропадает. На рассвете он попался мне на глаза, когда, крадучись и делая вид, что возвращается от лошадей, со смущённой улыбкой, как нашкодивший школьник, старался прошмыгнуть мимо меня в помещение, где ночевали наши ребята из разведотдела.

- Ну, дядя Черепанов, ждите крепкого нагоняя от начальника за самоволку, - обрадовал я его. – Майор дважды справлялся о вас. К чернявке завалились?

- Что поделаешь? – сокрушался будто искренне Черепанов. – Никуда от природы не денешься. Мужик, что тебе дворовый пёс: ворота и калитка во дворе стоят открыты, а он носом тыкается в штакетины забора, ищет, где плохо прибита. Найдя такую, на брюхе проползает под ней на улицу, чтобы только незаметно от хозяина шмыгнуть со двора и всласть побегать на свободе, познакомиться с какой-нибудь сучкой или подраться с таким же, как сам, кобелём. Пойду к майору принимать заслуженную кару! – махнув рукой и опустив голову, сказал Черепанов, обречённым шагом переступая порог хаты. Разговора их я не слышал.

Командир разведроты капитан Галабурда В.А. привёл к Бородину Д.И. местного русина, знающего горы как свои пять пальцев. Чтобы не идти в толпе пехоты, артиллерии и обоза по единственной дороге на Ужгород, было принято решение идти напрямую через горы по знакомой проводнику тропе. Пошли только верховые, пустив обоз по основной дороге. Несколько часов шли по тёмному лесному урочищу, растянувшись длинной цепочкой, за трусившим впереди на низенькой монгольской кобылке проводником. «Куда ты, Сусанин, ведешь нас?» – не раз мелькала мысль в голове, но её тут же отбрасывали. Но вот тропа пошла круто вверх, забирая всё выше по обрыву скалистой горы. Пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Впереди тропа уперлась в узкий мост, повисший на канатах над пропастью, где ревел и бушевал невидимый поток. Через мост проходили по одному, завязав лошади глаза и крепко держа её за уздечку, подпирая своим плечом её плечо. Мост ходил ходуном и лошадь боялась, хотя у самого поджилки дрожали от страха. Никаких сил не было глянуть вниз: сразу голова кружилась, того и гляди, загремишь в пропасть. Взгляд зацепился за противоположный край моста и уже не хотел его отпускать. При каждом шаге человека и лошади мост скрипел, подгибался, пытался уйти из под ног в сторону. Но вот мы на твердой скалистой тропе. Отжимая лошадь ближе к скале, подальше от обрыва, проходим под навесом скального козырька. За ним тропа расширилась, ушла в сторону от грозного обрыва. Здесь можно остановиться. Снимаем повязки с лошадиных глаз. Угощаем своего друга кусочком сахара. Он всегда находится в кармане среди всякой нужной мелочи, без которой в пути не обойтись. Передохнув немного, движемся дальше уже верхом. Тропа спускается с горы вниз, идет к ручью, за которым чистенькая Свалява с её белыми кирпичными домиками под красной черепицей, с палисадниками и тишиной. Войска только что прошли, на улицах почти никого из жителей не видно. Все попрятались во избежание случайных встреч и недоразумений.

Вот и Ужгород. 27 сентября город взят. Бородин Д.И. ушёл вперед с разведротой Галабурды В.А. Я с братьями Качурами – Макаром и Александром, старшим сержантом Калмогорцевым Михаилом, сержантом Кротовым Михаилом и совсем мальчишкой Васей Хамитдулиным двинулся за ними, но вскоре решил сократить путь к центру города, идя вдоль канала к реке Уж.

- Старшой, смотри! Немцы копошатся у моста, - останавливая лошадь, тихо сказал Михаил Калмогорцев. Я и сам их уже заметил. Поднял руку всем остановиться.

- Тихо! Сейчас мы их шуганём, - ответил я, спешиваясь.

Все пятеро последовали за мной.

- Кротов и Вася с лошадьми. Прикройте. Остальные – за мной!

Мы подкрались к немцам на довольно близкое расстояние, ударили из четырех ППШ. Немцы, бросив на землю ящик, который тащили на руках к мосту через канал, бросились наутек через мост и исчезли в зарослях прибрежных кустарников. Пару очередей мы дали по кустам, но до них было практически не достать.

Под деревьями стояла большая зеленая армейская фура, запряженная парой крупных лошадей. За фурой, привязанный крепким ремённым поводом, нервно перебирал ногами вороной жеребец под новым кавалерийским седлом. Ездового у фуры не было. Мы забрали трофей и пригнали к штабу, в разведотдел. Сбежались разведчики, то да сё. Жеребца назвали Орликом. Он никому в руки не давался. Генерал Прохоров Ф.А. пришёл взглянуть на красавца. Ему уже доложил Бородин Д.И.. Всю мою группу наградили. Мне дали Красную звезду, Бородину Д.И. - Отечественной войны II-й степени.

Орлик оказался норовистым, и генерал не стал менять на него свою надёжную Катьку.

Мы разместились в городе в хороших домах, стали приводить себя в порядок. Но 29-го октября с юго-запада пошла сильная артиллерийская и ружейная стрельба. Снаряды стали ложиться близко к юго-западной окраине города, где по левому берегу реки Уж, делившей город на две неравные части, располагались наши полки. Выслали разведку. Разведка доложила: из Чопа бежит к Ужгороду хвалённая 2-я воздушно-десантная дивизия полковника Черного. Её преследуют немецкие танки и мотопехота. Создалась угроза захвата Ужгорода. Исправлять положение в Ужгород примчались командующий фронтом Петров И.Е., командующий 18-й армией Журавлев Е.П., их свита из генералов и старших офицеров. Все они набились на НП и в КП генерала Прохорова Ф.А. Приняли меры. Контратаками 24-й сд , 351-й сд, 66-й гвардейской сд и другими частями немцев отбросили на исходные позиции. Закрепились на новом рубеже вдоль Тисы и дорог на Михальовце, Гуменне. 24-я сд занимала оборону в районе Ужгорода и стояла на позиции почти 20 дней. Здесь произошли изменения и в руководстве войсками: вместо командарма Журавлева Е.П. командовать 18-й армией стал гене-рал Гастилович А.И., бывший командир 17-й гвардейского ск этой армии; вместо начальника штаба 24-й сд полковника Нагат-кина И.П. начальником штаба дивизии стал подполковник Алек-сандров Н.Д., вместо начальника разведотдела майора Бородина Д.И. начальником стал майор Синкин В.В., переведенный из 274-го сп с такой же должности. Для меня эти перемены ничего не значили, так как и с Бородиным Д.И., и с Синкиным В.В. мне довелось служить длительное время от самого Сталинграда и до Чехословакии.

28 ноября 1944 года дивизия успешно форсировала реку Уж и к концу дня овладела рубежом Инячовце – Сеннэ. Таким образом Закарпатье было полностью освобождено от немецко-фашистских захватчиков. Впереди, на Словацкой земле, несла свои быстрые воды в Тису река Лаборец. Её высокие, обрыви-стые берега создавали большие трудности для форсирования. Мосты через реку были, конечно, взорваны или унесены бурным потоком. Далее – река Ондава. Между реками Лаборец и Ондавой вся местность представляла собой бескрайнее море. Вода, пополняемая сильными непрерывными дождями, прибывала буквально на глазах, срывая и унося с собой немногие уцелевшие на двух дорогах мосты. Сапёрам пришлось наскоро их восстанавливать, чтобы только пропустить вперед войска. Противник с правого берега Ондавы, куда он спешно отвёл свои войска, избегая быть захваченным стихией, производил периодически артналёты на дороги, уже находившиеся под водой. Узнать, что там дорога, можно было по рядам подстриженных верб вдоль обеих дорог. 7-й сп, неся большие потери, ворвался по железнодорожному мосту на правый берег Ондавы и занял небольшой плацдарм. 274-й сп на подручных плавсредствах тоже форсировал реку.

Вскоре вся 24-я сд перебралась на плацдарм и, не давая врагам опомниться, пошла в наступление. 26-го ноября были освобождены города Михальовце и Гуменне, а 1-го декабря город Требишов и ж.д. станция. Соседняя 351-я сд и следующие за ней 237-я сд и 159-й укрепрайон внесли также свой весомый вклад в освобождение этих городов. Москва в эти дни салютовала нам за взятие городов Михальовце и Гуменне.

18-я армия вышла здесь на хорошо подготовленную оборонительную линию противника, носившую кодовое название «Гизельская неприступная позиция». Она проходила по восточным хребтам Сланских гор. Целый месяц мы ничего не могли поделать с этой позицией: немцы стояли за ней, как в Сталинграде, ни шагу назад.

4-го января 1945 года командир 95-го ск генерал Мельников И.И. вручил командиру 24-й сд генералу Прохорову Ф.А. знамя Железной дивизии, отреставрированное в Москве и перевезённое на 4-й Украинский фронт в Чехословакию. Вместе со знаменем были вручены ордена Суворова и Богдана Хмельницкого – награды за г. Черновицы и выход на западную государственную границу с Румынией.

С этого дня 24-я сд стала именоваться 24-я Самаро-Ульяновская, Бердичевская, Железная, дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковая дивизия.

Предстояло взять город Кошице – второй по величине административно-промышленный центр Словакии, превращённый немцами в укрепрайон. Спустившись на венгерскую равнину, через города Ниредьхаза и Шаторалья – Уйхель, дивизия в двое суток проделала ускоренный марш по освобождённой венгерской территории более 100 км, вернулась с юга на северо-запад в Чехословакию, обошла город Кошице с запада, отрезав немцам пути отступления на запад. Противник повсюду оказывал ожесточённое сопротивление, наносил внезапные контрудары, выходил по горам в тылы наших подразделений. Бои переместились в Прешовские отроги Восточных Бескид, покрытые уже снегом.

20-го января 1945 года город Кошице освобождён войска-ми 18-й армии, а 27-го января 24-й сд были освобождены города Левоча и Попрад. Эти города лежали по берегам реки Ваг в широкой долине между Высокими Татрами.

Высокие Татры во все времена влекли к себе людей со всех сторон своей неповторимой красотой и целебными минеральными источниками. Здесь, на Штрбском плесе, отдыхали Петр 1-й и фельдмаршал Суворов. Почти все монархи Европы побывали на этом удивительном горном озере, окружённом высокими горами и густыми сосновыми и еловыми лесами.

Над озером возвышается скалистый пик горы Говерла. Воздух здесь так чист и прозрачен, что гора кажется совсем рядом, рукой подать. При ярком освещении видны мельчайшие подробности строения скал, как с горы срывается камень и катится вниз, поднимая за собой небольшой шлейф пыли. Почти на середине горы мимо трещины в скалах проплывают редкие былые облачка. Вид сказочный.

Штаб 24-й сд разместился в небольшом посёлке Штрба, по имени которого называют высокогорное карстовое озеро в 20 км. в окружении хвойных лесов. Разведотдел приютился в двух маленьких домиках. В одном из них Синкин В.В., я и старший сержант Михаил Калмогорцев. Мы сидим в уютной проходной комнате за столом. Семья хозяина Яна укрылась в спальне за закрытой дверью: жена и двое малышей. Мы ужинаем своей ар-мейской пищей. Её доставил наш ординарец Михаил Кротов, раздобыв где-то литр водки. На дворе уже ночь: в горах темнеет рано и внезапно. Со двора возвращается Ян. Он обихаживал на ночь свою скотину – пару лошадей, корову с телёнком, поросёнка, с десяток овец и какую-то птицу. Теперь можно и на отдых. Предложили ему стакан водки и свои хлеб-соль. Он с радостью принял угощение. Разговорились. Налили по второй. Ян встал, крадучись, на цыпочках, подошёл к двери спальни, прислушался. И так же тихонько вышел в сенцы; по приставной лестнице нырнул в темноту чердака, повозился малость, спустился вниз. Улыбаясь, положил на стол увесистый шмат сала, густо смазан-ный красной паприкой. Под хорошую закуску бутылка быстро осушилась. Обещал нам утром показать все местные красоты и свозить на озеро.

Утром прибежала соседская девица, вся облепленная снегом. Стряхивая на пороге снег, певучим голосом протянула: «Бр-р-р! Така ...хуевица!» Синкин аж опешил, поглядел на меня. «Всё в порядке, товарищ начальник: по-нашему это означает пурга, метель», – объяснил я ему. Здесь больше, чем в Словакии, таких знакомых нам слов с противоположным значением. Вот на калитке под изображением собачьей головы подпись: «Позор! Злы пес!» Хозяин собаки не позорит её, а предупреждает всех: «Осторожно! Злая собака!»

«Точно! – вставил свое слово Михаил. - Вчера я зашёл к соседям прежде, чем завернуть к вам. Эта же молодайка протягивает мне чашку молока и кусок хлеба: «Млеко, хлеб черствый…». Я ей: «Спасибо, я и чёрствый съем с молоком!» Оказалось, хлеб свежий, горячий, только из печки, а не черствый. Чудно!»

Прибежал дневальный из штаба: «Товарищ майор! К генералу!» Синкин убежал. Минут через 10 прибежал: «Уходим. Полки уже выступили. Выслал ребят Галабурды вперед, в разведку».

Поездка на озеро не состоялась.

В середине февраля 1945 года 95-й ск был выведен из состава 18-й армии и передан в 38-ю армию на усиление. В 18-й армии теперь находились 17-й гв. ск, 24-я сд, 159-й укрепрайон и 1-й чехословацкий армейский корпус. В результате перегруппировки войск 24-я сд и 1-й чехословацкий корпус оказались на левом фланге фронта. Им предстояло освободить город Липтовски-Свенты-Микулаш. Окружавшие город вершины создавали хорошие условия для его обороны.

С 28-го февраля 1945 года всю неделю шли бои за овладение городом, и 3-го марта город был взят совместными усилиями 24-й сд и 1-го чехословацкого корпуса. Немцы предприняли многочисленные контратаки, чтобы отбить город. Ослабленная многодневными боями, 24-я сд 10-го марта была выведена в резерв 18-й армии и сосредоточилась в районе Липтовски - Градек. Немцы нанесли по городу сильный контрудар, и под натиском превосходящих сил противника 1-й армейский чехословацкий корпус оставил город, закрепившись на соседних высотах. Целый месяц здесь шли тяжёлые непрерывные бои. И только по возвращении 24-й сд в бой на этот участок фронта и мощного её удара по противнику город Липтовски-Свенты-Микулаш был вторично взят штурмом 4-го апреля. На плечах отступающего противника на второй день, 5-го апреля 1945 года, 24-я сд при поддержке соседей освободила город Ружомберок - сильно укрепленный промышленный район Силезии. Москва 15-й раз за годы Отечественной Войны салютовала воинам дивизии за взятие города Ружомберок в Чехословакии.

После этого события стали развиваться быстро. 11-го апреля чехословацкий армейский корпус перешёл главный хребет Большой Фатры и внезапным ударом овладел городами Турчански-Свенты-Мартин и Врутки.

В это же время 24-я сд перешла с левого фланга на правый и поддержала 95-й ск в освобождении южных районов Польши, в том числе высокогорного курорта Закопане и городов Райча и Живец. 95-й ск вместе с 38-й армией 1-го Украинского фронта наносил удар на север на город Краков. 24-я сд, подчинявшаяся непосредственно командующему 18-й армии генералу Гастиловичу, была возвращена в Чехословакию и включена в состав 17-го гв. ск. В апреле 1945 года из разведотдела штаба 24-й сд я был переведён в разведотдел штаба 17-го гвардейского Карпатского стрелкового корпуса, с которым и встретил окончание Отечественной Войны.

В апреле 1945 года вместо командующего 4-м Украинским фронтом генерала армии Петрова И.Е. командующим фронтом был назначен генерал армии Еременко А.И.

Чем ещё запомнилась мне Чехословакия? Пожалуй, тем, как сердечно и радостно встречал наши войска чехословацкий народ. Мы шли вместе с чехословацкими войсками, часто пропуская их вперед по освобождённым сёлам и городам. Только в областях освобождаемой центральной Украины нас так встречал народ, как здесь, выходя навстречу за многие километры со своими угощениями, цветами, объятиями и слезами радости на глазах. Женщины, девушки и дети шли рядом с солдатами, не сдерживая своих эмоций, тянули руки, чтобы только прикоснуться ими к русскому и чешскому солдату. То здесь, то там слышны были девичьи возгласы «Кохам тя!» (мы тебя любим). И так во всех населённых пунктах, до самого конца войны.

Нам, тогда ещё совсем молодым солдатам и офицерам, исполненным гордости и энтузиазма за честно выполненный долг перед Родиной, все женщины и девушки Европы в тех местах, где мы проходили, казались писаными красавицами. И мы, когда не стреляли по врагу, стреляли, конечно, за этим красавицами, кто более, а кто менее успешно. Но из всех красавиц самыми красивыми и приятными во всех отношениях были мадьярки, хотя мы слабо понимали язык друг друга. Бывало, скажешь черноволосой или златокудрой красавице с зелеными глазами, безбожно коверкая слова: «Кишлань, одял мэк эдь чоукот!» («девушка, поцелуй меня!), а она в ответ: «Нэм мегэтэк!» («Нельзя!)» И, как кошка, выжидает той минуты, когда можно сцапать этого глупого мышонка.

Иногда мы становились в тупик от изумления, встречая незнакомые и непонятные нам обычаи. Так, в районе Высоких Татр, девчонкам с шестилетнего возраста и до замужества тугим корсетом стягивают грудь, чтобы не росли молочные железы. Смотришь на такую плоскогрудую девицу, напялившую на себя с десяток разноцветных юбок, развивающихся вокруг неё при каждом движении, как павлиний хвост, и диву даёшься. А их мужики с таким же удивлением смотрят на наших полногрудых девушек-солдат с орденами или медалями на груди гимнастерок и округляют, как мартовские коты, в изумлении свои глаза. У каждого свой эталон красоты.

В некоторых местах, особенно в Словакии, командованию приходилось прибегать к методам мобилизации гражданского гужевого транспорта для срочной переброски военного складского имущества вдогонку ушедшим вперед боевым подразделениям. Вытянется такой эскорт в 15-20 повозок по дороге, и смотришь, каждый возница шляпу или фуражку надел задом наперёд, чтобы благополучно вернуться к себе домой, по их утверждению.

В небольших городках под названиями Липтовки-Свенты-Микулаш (Липтовский Святой Николай) и Турчански-Свенты-Мартин (Турчанский Святой Мартин) по 3-5 аккуратных маленьких костёлов, каждый для отдельной религиозной общины (лютеране, римокатолики, греко-католики и другие). Горожане и крестьяне окрестных сёл приветствуют друг друга и каждого встречного поклоном и приподнятием головного убора, словами «Слава Иисусу!» Мы, конечно, отвечали «Слава!», не зная, что правильно ответить на такое приветствие.

Находились среди наших разведчиков весельчаки, готовые как-то пообщаться с жителями. Шагая по дороге в колонне и завидя у забора или калитки любопытствующего старика, они здоровались с ним непонятным нам приветствием «Сервус!» На что тот отвечал: «Слава Иисусу!» Далее следовал вопрос: «Эта цеста идёт по этой цесте?» Старик из вопроса понимал только слово «цеста», что означает «дорога», кивал головой и подтверждал: «Ано, ано», - махая рукой по направлению вперед. А ребятам забава, они хохочут.

В заключение ещё несколько воспоминаний. В 1983 году, в июле месяце, командование 24-й Железной дивизии пригласило ветеранов на празднование 65-й годовщины со дня рождения легендарной 24-й Самаро-Ульяновской, Бердичевской, Железной, ордена Октябрьской революции, трижды Краснознаменной, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого мотострелковой дивизии, размещённой во Львове и городе Рава-Русская Прикарпатского военного округа, которым в то время командовал генерал-полковник Валентин Вареников.

Нас, бывших фронтовиков – однополчан, собралось на этот трёхдневный праздник во Львов, в расположение 7-го Прикар-патского ордена Суворова полка, более 250 человек со всего Советского Союза. Программа была обширная и интересная: парад войск, торжественная часть с концертом и ужином, показательные занятия на единственном в Союзе общевойсковом полигоне, встречи с солдатами и офицерами по родам занятий, выезды в полки в полевые условия их расположения и т. д. и т. п. Мы побывали по местам боевой славы, в том числе в Порошкове, Печенежине, Сколе, Ужгороде, в школах и общественных организациях, на границе с Чехословакией, протянутой по самой окраине Ужгорода («подарок» чешским братьям-коммунистам от всесильного «Хозяина» СССР Н.С. Хрущёва, не раз вспоминавшегося нами недобрыми словами за подобные «подарки»). В последний вечер перед разъездом по домам мы, группа бывших разведчиков и близких друзей-фронтовиков, сидели в пустой комнате 1-й роты 7-го сп – казарме – тесным кругом за едой и выпивкой за длинным столом, вспоминая былые походы 38-летней давности. Интересно было слышать воспоминания других участников о событиях и твоем личном участии в них, о которых ты давно забыл, но которые крепко врезались в память твоих товарищей. Так, бывший разведчик 168-го сп, фамилию которого я сейчас запамятовал, вспоминал: «Мы долго охотились за «языком» и никак никому в дивизии не удавалось его взять. Наконец нам повезло. В один из дней, при взошедшем уже солнце, мы заловили фрица, забросав немецкий окоп гранатами. Когда бегом возвращались к своим, таща немца под связанные сзади руки, позади нас разорвалась граната, брошенная из немецкого окопа нам вслед. Нам ничего, а пленному немцу осколок перебил ногу выше лодыжки, так что нам пришлось тащить его волоком. Свалились в каменоломню уже за линией нашей обороны. Начали перевязывать фрицу ногу, а над нами вверху стоит командир дивизионной разведроты и слезно просит: «Ребята, отдайте нам этого «языка», мы его быстро на лошадях доставим в штаб»! Мы отказываемся. Уже известно в полку, что мы заловили фрица.

- Не было этого! – возмущается бывший тогда командир капитан Галабурда В.А., сидящий тут же с нами за столом.

- Как не было? Было – было, да ещё как! – возражает ему разведчик, – а минут через десять к нам в каменоломню прискакал на лошади дивизионный переводчик, полистал документы пленного и долго с ним о чём-то переговаривался. Мы с интересом прислушивались к их разговору, ничего не понимая. Потом он взял трубку телефона, уже протянутого сюда к нам из роты, и стал докладывать в штаб дивизии. Мы поняли, что поймали батальонного писаря, собиравшего в ротах сведения о личном составе и потерях за день.

- Вот он, сидит перед вами, тот самый дивизионный переводчик, - подтвердил Бородин Д.И., указывая на меня.

Не успели закончить этот разговор, подходит к нам креп-кий ещё подполковник в армейской форме пехоты, спрашивает: «Ребята, мне сказали, что здесь собрались разведчики?» Мы подтвердили. «Не знаете ли, куда девался старший лейтенант Кружко?» Все переглянулись, уставились на пришельца, украдкой посматривая на меня. – Я, Васильев Алексей Михайлович, был в мае 1945 года начальником НП комдива. Последним провожал его, когда он рано утром, 9-го мая, выехал на машине комдива парламентёром к немцам. С тех пор все его следы затерялись. Я искал его по всей Германии все годы, пока служил там в армии…».

- Вот он, - сдерживая волнение, указал на меня Бородин Дмитрий Иванович, - живой и невредимый.

Мы обнялись и расцеловались, бывшие многолетние фронтовые друзья-товарищи.

Загадочный феномен человеческая память – то она напрочь забывает более важные события, то крепко удерживает казалось бы тебя мало касающиеся факты твоей или чужой жизни.

Со своей супругой, Зинаидой Фёдоровной, в 1985 году мы побывали в Черновицах, в Карпатах, на реке Черемош, в райцентре Вижница, где когда-то проходила линия обороны 18-й армии и нашей 24-й сд. Неизгладимое впечатление оставили у нас величественные виды зелёных Карпатских гор, хрустальная чистота речки Черемош и люди, населяющие эти благодатные места. Пусть память о них останется навсегда с нами.

Татьяне Георгиевне Жеребцовой
рассказал Кружко Иван Фёдорович
г. Обнинск, 5 октября 2002 года.

Назад | Содержание | Вперёд