ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

Парламентеры 9-е Мая 1945 года

Назад | Содержание | Вперёд

В конце апреля 1945 г. к нам в 24-ю Железную дивизию заявился начальник разведки 17го гвардейского Карпатского стрелкового корпуса подполковник Агафонов. Походив по начальству, он заглянул в наш разведотдел, сказал мне: "Соберите свои вещи, поедете со мной". В армии, как известно, никто не расспрашивает начальство, куда и зачем. Я только взглянул на моего начальника майора Синкина В.В., а тот только руками развел - не моё, мол, решение. Уже в штабе корпуса я узнал, что переведён на службу в штаб корпуса. До 8-го мая 1945 г. изучал, систематизировал и обрабатывал немецкие трофейные документы.

8-го мая к концу дня с Агафоновым мы выехали в штаб 4-го Украинского фронта. В глубине двора, забитого легковыми машинами, нас проводил часовой в низкое, довольно обширное помещение, слабо освещённое двумя керосинками из снарядных гильз; они стояли по краям стола, накрытого куском красного сукна. За столом сидело высокое начальство, а у тумбы означавшей, видимо, трибуну, стоял рослый располневший генерал с крючковатым носом на тёмном лице и чёрным чубом, спадавшим на лоб. Генерал уже заканчивал свою речь, когда мы тихо вошли в помещение. Мы только успели захватить его слова, что Германия капитулировала и война окончена, а на нашем участке фронта в Чехословакии группа армий "Центр" под командованием фельдмаршала Шёрнера продолжает оказывать упорное сопротивление.

Не успели мы ещё ничего как следует сообразить, как были названы наши фамилии. Мы подошли к столу. Генерал вышел из-за трибуны, протянул подполковнику Агафонову пакет: "От имени командования 4-го Украинского фронта вы назначаетесь парламентёрами для вручения командующему группой армий "Центр" фельдмаршалу Шёрнеру ультиматума о капитуляции. Выехать не позже 5-6 утра 9-го мая и к 10.00 доставить нам ответ. Личное оружие, документы и награды должны быть с вами. Вы победители и ведите себя с немцами как победители!"

Мы сделали "кругом" и вышли во двор к машине, где нас уже ожидал незнакомый майор. По дороге он нам коротко объяснил обстановку на фронте и содержание запечатанного сургучными печатями пакета. Поздно ночью приехали в 24-ю Железную дивизию. По дороге наблюдали в ночном небе по всему участку фронта своего рода фейерверк из разноцветных ракет и трассирующих пуль - фронт праздновал окончание войны. Стрельба продолжалась почти до рассвета.

Из слов майора мы также узнали, что вручал нам пакет и напутствовал Член Военного Совета 4-го Украинского фронта генерал-полковник Мехлис Лев Захарович - сподвижник Сталина по гражданской войне и постоянный его друг и советник, а вернее глаза и уши Сталина на том участке фронта, куда он его направлял.

В дивизии уже был, очевидно, получен соответствующий приказ насчёт нас и нашей миссии, так как комдив генерал-майор Прохоров Ф.А. выделил нам свою машину "Виллис" и своего личного шофёра сержанта Хрулёва Н.А. В машине стояла большая коробка с продуктами и какими-то подарками, а в большом эмалированном блюде - пара зажаренных гусей и горячий гарнир. Блюдо было тщательно завёрнуто в тёплое одеяло. Знакомые дивизионные разведчики подсунули под брезент внутрь машины два автомата, снабжённые круглыми дисками, так, на всякий непредвиденный случай. К радиатору машины прикрепили не-большой белый флаг. На НП дивизии рядом с дорогой на городок Простеев набралось порядочно военных, наблюдавших за тем, как наша машина на малой скорости, как бы ощупывая колёсами дорогу, двинулась в сторону городка, минуя наше боевое охранение. Немцы молчали. Молчали и наши. Ни одного выстрела ни с той, ни с этой стороны. Вот и окраина городка. Мы едем по безлюдной улице, выезжаем на центральную площадь, покрытую брусчаткой - нигде и никого. Из-за угла показывается человек в сером лёгком пальто, без головного убора. Я спрашиваю, есть ли в городе немцы. Чех, увидев на радиаторе машины белый флажок, с опаской подходит к нам, говорит, что немцы до рассвета покинули город и что он готов проводить нас до ближайшего на-селённого пункта. На мой вопрос не боится ли, он ответил, что с нами не боится, и что у него с собой есть небольшой пистолет. Агафонов согласился взять его к нам в машину, чтобы показал дорогу. Выехали за город, оставшийся таким же безлюдным и молчаливым. Через пару километров дорога резко свернула налево, и мы очутились в каком-то населённом пункте, забитом немецкими войсками. Шла раздача пищи. Многие солдаты сидели у дороги, не выпуская из рук оружие, орудуя ложками в котелках. Наша машина показалась им привидением, ложки у многих застыли у раскрытых ртов. "Есть ли здесь офицеры?!" - крикнул я по-немецки в эту толпу. Из толпы выскочило несколько унтеров, пара из них вскочила справа и слева на подножки машины, сказала, что нужно поторопиться, чтобы застать майора - начальника противотанкового дивизиона, который сейчас выедет в штаб дивизии. Они окликнули машину, уже направлявшуюся на выезд из населённого пункта. Из неё вышел тощий долговязый немец в шинели до пят. Мы отрекомендовались, сказали о цели нашего визита. "Я еду в штаб дивизии, могу доставить вас туда. Где находится штаб армии, не знаю. Сейчас все войска находятся в движении. Мой противотанковый дивизион в арьергарде".

Пока мы разговаривали с майором, отойдя в сторону от машины, сержант Хрулев Н.А. быстро меняет так некстати спустившее колесо. Ему помогает чех, а вокруг них стоят хмурые немецкие солдаты и венгры – салашисты, слушают, что им говорит русский шофёр, вряд ли что понимая. А тот совсем разошёлся: "Гитлер - капут, война - капут", - слышу его голос. Я подошёл к нему и чеху, сказал твердо: "Больше от вас ни звука чтобы не слышал! Здесь говорим только мы с подполковником!" Кажется, поняли. (Фашистский диктатор Венгрии контр-адмирал Миклош Хорти в октябре 1944 г. передал всю полноту власти в руки немецкого ставленника Ференца Салаши. С согласия Хорти немцы полностью оккупировали Венгрию в марте 1944 г. Ф. Салаши обещал Гитлеру воевать на стороне немцев до конца, однако солдаты при первом же случае массово сдавались в плен вместе со своими командирами).

Немец - майор с двумя офицерами и шофёром в открытой машине выехали вперёд, мы за ним. Отъехав несколько километров и видя, что пыль от его машины летит к нам, немец остановился, предложил Агафонову пересесть к нему в машину. Тот отказался, предложил немцу сесть к нам, и мы вместе поедем впереди. Немец согласился. Оказалось, что он уже четыре года воюет на разных фронтах, и всё уже изрядно надоело. "А что это за фейерверк ночью был у вас?" - спросил он. "Немецкое командование 8-го мая подписало акт о безоговорочной капитуляции. Война окончена", - сообщил я ему. "У нас об этом ничего не известно, никакой информации", - ответил он с сожалением. Лицо его вытянулось от удивления.

Километров через 15-20 нагнали колонну немецких войск, направлявшуюся на запад в сторону Праги. Вся дорога забита пехотой, машинами, танками, артиллерией. Проехать вперёд становится почти невозможно. Немец, приподнявшись в нашей машине, покрикивает: "Дорогу! Дорогу!" Колонна медленно сдвигается вправо, пропуская нашу машину и машину майора, вплотную двигающуюся за нами. В памяти автоматически отсчитывается количество танков, машин, артиллерии. Замечаю в колонне несколько наших противотанковых 45-мм пушек и обращаю на них внимание немца. "Хорошие пушки, - говорит он - особенно в горах, лёгкие, маневренные и скорострельные. А разве наши пушки вы не используете?" Добрались почти в голову колонны. И тут на призыв майора освободить дорогу перед нашей машиной возникла фигура толстого рослого эсэсовцев в чёрной форме с красной повязкой на рукаве и свастикой в белом кругу. Его голова в чёрной фуражке с белым кантом и высокой тульей над блестящим на солнце лакированным козырьком возвышалась над головами всех рядом стоящих немцев. Побагровев от гнева, эсэсовец рявкнул срывающимся голосом: "Что?! Парламентёры?! Кто смел их сюда пустить?!" Десятки рук стащили майора с машины, какой-то, низенький полковник, срывая с майора погоны, резким фальцетом кричал: "Кто таков?! Почему здесь?!" Майор что-то пытался объяснить, но ему не дали сказать слова. "Мой полк в арьергарде, но я не изменяю!" - закричал гневно полковник и выстрелил из небольшого блестящего пистолета майору в голову. Тот рухнул на землю возле нашей машины. Толпа немцев, окружив плотным кольцом нашу машину, гудела и шумела, словно потревоженный рой пчёл. Доносились отдельные слова:

"Что на них смотреть?! В расход их, а машину под боеприпасы!"

Я по мере возможности переводил эти слова подполковнику Агафонову. Он сидел рядом с шофёром бледный и потерянный. А толпа продолжала бесноваться, направляя на нас черневшие отверстия стволов автоматов, винтовок, пистолетов. Перекрывая шум толпы, гремел возмущённый голос эсэсовца о воинской дисциплине, борьбе с вредителями, необходимости сражаться до конца, до последнего патрона.

В это время мне показалось, что я отделился от самого себя и откуда-то сверху с небольшой высоты наблюдаю за всем здесь происходящим. Над нами голубое чистое небо, ярко и резко светит майское солнце. Сзади нас на многие километры растянулась тёмно-серая колонна войск, голова которой остановилась в нескольких сотнях метров впереди на дороге. Впритык к нашей машине жмётся машина только что убитого майора; в ней на заднем сидении, втянув голову в плечи, сидят, скорее мёртвые, чем живые, два немецких офицера. Рядом с водителем пустует незанятое место хозяина машины. Я достаю из кармана шинели непочатую пачку дорогих папирос "Северная Пальмира", срываю этикетку, беру папиросу, чиркаю спичку, делаю одну затяжку и протягиваю папиросу сидящему слева от меня чеху. Руки у меня не дрожат, я спокоен. Чех быстро глотает две затяжки и комкает в кулаке папиросу. Сержант Хрулёв крепко сжимает обеими руками баранку, его остроносое лицо застыло и неподвижно. Я опускаюсь сверху к себе и становлюсь единым и действующим.

Улучив момент, когда оратор сделал паузу передохнуть, я спокойно и как бы между прочим заметил: "Жаль майора, он совсем не виноват. Тогда дайте нам другого сопровождающего, чтобы доставить пакет фельдмаршалу Шёрнеру!" - "Никуда вы не поедете! Дальше вам путь закрыт! А с изменниками, с предателями мы будем расправляться так, как вы расправлялись со своими под Москвой!" Я передал эти слова Афгафонову. Он извлёк из внутреннего кармана шинели засургучованный пакет, протянул его мне. "Пусть немец сам передаст пакет по назначению". Я протянул пакет немцу, повторив слова Агафонова, добавив от себя: "Мы солдаты и выполняем приказ нашего командования. К 10.00 мы должны доставить ваш ответ, примете ли вы или нет изложенные здесь условия капитуляции".

Немец подхватил последние мои слова, закричал в толпу, указывая рукой на нас: "Вот как нужно выполнять приказы командования! Несмотря на смертельную опасность, эти русские солдаты исполняют свой долг до конца!" И затем, обращаясь к нам, громко, чтобы слышали все, заявил: "Передайте своему командованию: никакой капитуляции! Лучше смерть, чем русский плен!" Я ответил немцу: "Ваши слова будут переданы нашему командованию". А Хрулёву сказал: "Быстро разворачивайся и назад!" Толпа немцев, недовольно ворча, медленно расступалась, давая машине развернуться в обратную сторону. Двигаться навстречу напиравшей на нас колонне не было никакой возможности. Машина шла медленно, сползая правыми колёсами в придорожный кювет. "Нужно срочно вылезать из колонны. Немцам ничего не стоит очухаться и дать команду по колонне задержать парламентёров", - высказал я Агафонову свои соображения. Тот согласился. По первой же открывшейся справа улице селения мы свернули в неё и спустились в небольшую лощину, где дымилась немецкая походная кухня. Не подъезжая к кухне, добрались до прошлогодней пахоты, через которую от селения шла тропинка к видневшейся невдалеке проселочной дороге. По этой дороге доехали до опушки леса, остановились передохнуть, оглядеться и сориентироваться. Погони за нами не было. Это уже хорошо. В нескольких километрах отсюда в довольно глубоком ущелье должно быть какое-то селение, обозначенное на наших картах. Двинулись к нему. Лесная дорога временами перекрывалась завалами спиленных и поваленных на неё деревьев. С трудом продирались через эти завалы, забирая часто далеко в сторону. Наконец добрались до ущелья, где сквозь деревья виднелись крыши домов, крытых красной черепицей или серой дранкой. Кто в населённом пункте - не известно. Я предложил Агафонову оставаться наверху с машиной, а сам, прихватив автомат, отправился с чехом вниз в селение на разведку. Незаметно подошли к изгороди, отделявшей крайний двор от склона горы. Возле сарая у поленницы дров возился с топором крестьянин - "газда" как здесь называют всякого "хозяина". Чех окликнул газду, спросил, есть ли немцы в селении. Тот неопределённо махнул рукой в сторону центра селения и боязливо юркнул в приоткрытую дверь дома. В селении никакого движения не было, видимо, было ещё рано для местного населения. Короткими перебежками, прячась за изгороди, продвинулись по улице почти к центру селения. Возле перекрёстка улиц под большим платаном прятался немецкий танк, башенное орудие которого смотрело на дорогу. Вернувшись к своим и посовещавшись, решили прорываться на машине через селение, благо никто нас с этой стороны не ожидает. Машина почти сползла вниз по крутому склону дороги, двинулась к центру селения. На перекрёстке нам навстречу выбежал немец - танкист, поднял руку, крича "Хальт! Хальт!" Я послал немца по-немецки к черту, обозвав болваном. Немец бросился назад к танку, а мы, прибавив скорость, помчались вниз по дороге, уходящей в г. Простеев. Вскоре нам навстречу показалась группа солдат, человека 4-5. "Захватим?" - предложил я Агафонову, выскакивая из машины к солдатам, хватая ближнего группы за оружие. Чех и Агафонов уже возились с другими. Солдаты недоумённо смотрели на нас, не бросая оружие. На них не немецкая и не венгерская форма. "Фэрштеген зи руссишь? Тудья оросул бэсылни? Инцэлэдж русэштэ?" - завалил я вопросами солдат по-немецки, по-венгерски и по-румынски, знает ли кто по-русски. "Шти румэнеште!" - был ответ. "Румыны это!" - сказал я Агафонову, отпуская солдат.

Подошли другие солдаты и с ними офицер, который, казалось, не понимал, почему это русские парламентёры накинулись на его солдат. Наконец мы жестами и словами уяснили, что это наши соседи из румынского корпуса, воевавшего последнее время на стороне советской армии против немцев. Мы показали румынскому офицеру по карте, где немцы, где танковая засада, на которую он бы напоролся, если бы не встретился с нами. Румын остановил своё продвижение. Свернув белый флажок на радиаторе машины и перевязав его бечёвкой, чтобы не развевался, мы вскоре въехали в г. Простеев, по которому проходила колонна наших войск. Чехи - полицейские в своей форме морской волны, протянув верёвки вдоль тротуаров, с трудом сдерживали толпу, пытавшуюся прорваться к русским солдатам. Когда же появилась наша машина, а поднявшийся в ней чех радостно закричал об окончании войны, толпа смяла полицейских, бросилась к нам, засыпая машину букетами сирени, тюльпанов, других цветов. Сотни рук вытащили нас из машины, обнимали, целовали, тащили куда-то в раскрытую дверь городской ратуши. Откуда-то появились бутылки с вином, рюмки, стаканы, каждый норовил хоть рукой дотронуться до русских, пока Агафонов не взмолился, что нас ждёт командование на доклад.

Наконец мы в кабинете командующего армией, в котором собрались генералы и офицеры. Нас внимательно выслушали, поблагодарив за службу. "Служим Советскому Союзу!" - ответили мы, взяв руку под козырёк и делая "кругом", на выход.

Это было в 12.00 9-го мая 1945 года в г. Простеёве в Чехословакии.

После обеда к нам в разведотдел 17-го гвардейского Карпатского стрелкового корпуса прибыл начальник разведки 18-й Армии полковник Аршинов, который неоднократно бывал в разведотделе 24-й Железной дивизии, поэтому был мне хорошо знаком. Он обстоятельно и дотошно изучил все перипетии нашей парламентёрской миссии, всё то, что мы успели лично увидеть в войсках противника. Из его слов мы поняли, что только нам удалось проникнуть на большую глубину в стан врага и донести до него требование нашего командования. Другие группы парламентёров, посланные по другим маршрутам, были встречены немцами пулемётным и миномётным заградогнём и понесли потери, не добившись успеха.

К вечеру наши штурмовики разбили и разогнали эту отступающую колонну немецких войск.

Утром 10-го мая к нам доставили группу военнопленных. Знакомясь с ними, мы поинтересовались, кто из 18-й пехотной дивизии, которая находилась в этой колонне. Оказалось, что многие из этой дивизии. Некоторые с удивлением и любопытством смотрели на нас, утверждая, что видели нас в своей колонне как русских парламентёров, проезжавших на машине в голову колонны. А вот возвращения этой машины не видели.

Только 16-го мая 1945 г. в Чехословакии прекратились военные действия. Часть немецких войск, сбежавших на запад и сдавшихся в плен союзникам, чтобы избежать советского плена, вскоре была передана Советскому Союзу и понесла заслуженное наказание. Фельдмаршал Фридрих Шёрнер был осуждён как военный преступник на 20 лет, но в 1955г. попал под амнистию по инициативе Хрущёва Н.С. и вернулся вместе с другими бывшими немецкими военнопленными в Германию.

Командование 17-го гвардейского Карпатского стрелкового корпуса наградило нас с Агафоновым орденами Отечественной войны, а комдив 24-й Железной дивизии наградил сержанта Хрулёва Н.А. орденом Славы III-й степени.

Свою малую лепту в День Победы 9-го мая внесли и мы, парламентёры.

Кружко Иван Федорович
г. Обнинск 23.02.02

Назад | Содержание | Вперёд